вторник, 19 января 2010 г.

Двоевластие перед мировой войной

1.6. Двоевластие перед мировой войной
Мы не ставим целью воссоздать полную летопись России-СССР. Поэтому останавливаемся только на некоторых исторических событиях. В период между русско-японской и первой мировой войной ХХ века в политической и идеологической жизни страны были столыпинские реформы. Петр Аркадьевич Столыпин, пребывая на посту премьер-министра, выражал интересы тех кругов, которым была нужна великая Россия, а не великие потрясения в России.
И хотя думские острословы пустили в обиход идиому “столыпинский галстук”, в связи со смертной казнью через повешение , применявшимся военно-полевыми судами при подавлении общественных беспорядков в ходе революции 1905 - 1907 гг., но всё это подавление было менее кровавым, чем отдельные мирные периоды в истории страны после 1917 г. Поэтому мазать П.А.Столыпина черной краской и, заткнув уши, орать, что он — рекационер-кровопийца, не следует: это истерично и бессмысленно.
Но и идеализировать П.А.Столыпина и его реформу так же не следует (тем более, спустя почти сто лет, не следует предлагать оставленные им рецепты для решения проблем наших дней), ибо и в его время результаты были двоякого характера. О двоякости результатов забывают любители цитировать его фразу, ставшую крылатой в определенных кругах: «Им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия» — из выступления П.А.Столыпина во II Думе.
Дело в том, что Справедливость — всегда велика, но величие и величавость в жизни могут быть свойственны государству, во внутренней и внешней политике которого царит вседозволенность, попирающая Справедливость. Тому в истории примеров много, включая и сословный строй Российской империи, угнетавший жизнь множества людей. Если бы это было не так, то оппоненты П.А.Столыпина, которым он бросил приведенную фразу, не смогли бы создать себе социальной базы недовольных жизнью и повести их за собой вопреки их долговременным интересам.
Тем не менее П.А.Столыпин действовал в направлении воссоздания классовой опоры монархии на селе, что отчасти укрепляло и самодержавие в его исторически сложившемся к тому времени виде. Петр Аркадьевич надеялся в течение 20 лет (т.е. к началу 1930 х гг.) провести реформы, которые бы по их завершении обеспечили классовое сотрудничество в империи: «Дайте государству двадцать лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России.» - из интервью газете “Новое время” от 3.10.1909 г. Для проведения реформ требовался мир. Но были и другие круги, которым была нужна война.
Н.Н.Яковлев (ист. 11, с. 234; здесь и далее цит. по изд. 1974 г., где не оговорено особо) приводит свидетельство Василия Витальевича Шульгина, думского деятеля великорусского националистического толка, эмигрировавшего после 1917 г., но на старости лет возвратившегося и умершего в СССР, который делился с историком своими воспоминаниями о предреволюционных временах.
«Дело было в III Думе . Заседание, знаете, Пуришкевич скандалист кричит. Вышел я в кулуары, прохаживаюсь. Выскакивает Маклаков (Василий Александрович, один из лидеров кадетской партии — конституционные демократы, масон высоких степеней — ист. 1, с. 233;) и ко мне: “Кабак!” — сказал громко, а потом понизив голос (выделено нами), добавил: “Вот что нам нужно: война с Германией и твердая власть.” Вы и делайте выводы...
— Стоит ли дальше заниматься масонами?
— Очень стоит, только трудно. Они таились. А организация была весьма серьезная...»
Вот и опять добрались: П.А.Столыпин — якобы “твердая власть”, и нужна “твердая власть”, да еще в комплекте с войной против Германии. Как Япония, в те годы обладавшая исключительно заемным военно-экономическим потенциалом, начистила рыло российским высокопревосходительствам и высокостепенствам (обычное в те годы титулование купечества, т.е. капиталистов) в ходе русско-японской войны — мало показалось; желательно повоевать с Германией, которая обладала собственным военно-экономическим потенциалом, куда более мощным чем, Япония тех лет, и потому способна была начистить рыла тем же превосходительствам и степенствам еще сильнее.
Не лишне при этом вспомнить, что со времен Екатерины II сначала Пруссия, а потом и созданная Пруссией Германская империя, к России относились в общем-то без претензий, если сравнивать их политику с политикой Великобритании и Франции , которые в течение XVIII - XIX века, даже не будучи географическими соседями России, не один раз успели повоевать с нею, в том числе и на её территории.
И если один из думских лидеров Российской империи чуть ли не с парламентской трибуны заявляет о желательности для разрешения внутриполитических российских проблем войны с Германией, то “патриотам” не следует объяснять столкновение России и Германии в первой мировой войне исключительно агрессивностью Германии, которая скрытно провела мобилизацию, и после объявления ответной русской мобилизации объявила войну России, пытавшейся защитить от австро-германских посягательств невинную Сербию.
Не следует валить возникновение войны и на происки большевизма, хотя в 1912 г. "самый человечный человек" - В.И.Бланк-Ульянов-Ленин тоже мечтал о войне, что зафиксировано в Полном собрании его сочинений. В письме А.М.Горькому он писал: «Война Австрии с Россией была бы очень полезной для революции (во всей восточной Европе) штукой, но мало вероятно, чтобы Франц Иосиф и Николаша доставили нам сие удовольствие (выделено нами: не общественное бедствие, а партийно вождистское удовольствие).» - ПСС, т. 48, с. 155. В.И.Ленин до 25 октября (7 ноября) 1917 г. был частным лицом, проживал за границей, и от него непосредственно в деятельности государственного аппарата России ничего не зависело. Только это обстоятельство и отличает Ленина от Маклакова и его сподвижников в Думе и в многотиражной российской прессе. Чиновники государственного аппарата, в их большинстве, черпали свои мнения не из социал-демократических “Искры” и “Правды”, а из проправительственных и либеральных - умеренно оппозиционных, с оглядкой на Охранное отделение - контрреволюционных газет.
Но исторически реально довольно широкий круг общественных и политических деятелей России, принадлежавших ко всей широте политического спектра, задолго до 1 августа 1914 г. жаждал большой войны России: кто с Германией, кто с Австро-Венгрией, дабы в её ходе осуществить свои групповые (партийные) политические цели по ниспровержению исторически сложившегося общественного строя и государственного устройства страны и замены их неким другим: на то как война исковеркает судьбы по крайней мере трех поколений в самой России и в странах, выбранных ими в качестве будущих противников, всем им было плевать.
Вне зависимости от своего отношения в те времена и в последующем к “Протоколам сионских мудрецов”, опубликованным С.А.Нилусом еще 1902 г., все стремившиеся к войне России и Германии, а также и просто согласные с возможностью осуществить свои политические цели в её ходе, вписывались в доктрину “Протоколов...” в качестве орудия исполнения её целей.
Протокол № 7: «На каждое противодействие мы должны быть в состоянии ответить войной с соседями той стране, которая осмелится нам противодействовать, но если и соседи эти задумают стать коллективно против нас, то мы должны дать отпор всеобщей войной.» — подчеркнуто нами.
Так все те, кто не принял глобального уровня заботы и ответственности за свои действия, вне зависимости от своих личных притязаний на власть и представлений о ней, обратились либо в орудие осуществления глобальной политики, либо “этнографический материал”, который обрабатывается орудиями глобальной политики, исходя из целей хозяев доктрины глобального уровня значимости.
Не лишне обратить внимание и на то, что Германская империя в тот исторический период так же, как и Российская, была во многом самодержавной. Две самодержавные и самодостаточные в военно-экономическом отношении (в случае их взаимной поддержки) империи в Европе — это для доктрины глобального сионистского господства было слишком много. Хозяевам сионизма Европа виделась в будущем безраздельно подконтрольной их господству. Достичь же этого возможно было стравив в войне на взаимное истребление склонные к самодержавию государства, чтобы обескровить их. Это та причина, которая делала первую мировую войну ХХ века невозможной в единственном случае: если Россия не пожелает принять в ней участие и сохранит мир со своими соседями вопреки проискам сионизма и глупости соседей.
Эта же надгосударственная причина обрекла на смерть и П.А.Столыпина, склонного к поддержанию мира как залога успешности проводимых его правительством реформ. Убийца П.А.Столыпина Мордка Богров — двойной агент: агент “охранки” и агент сионизма в “охранке”. Он был включен самою же властью — высшими чинами Охранного отделения — в состав группы, на которую была возложена обязанность обеспечения безопасности царской семьи и сопровождавших их лиц во время их визита в Киев, якобы потому, что был единственным человеком, знавшим в лицо террористов, намеревавшихся совершить покушение. В.Ушкуйник (ист. 12, с. 4) пишет, что в день убийства П.А.Столыпина (1 сентября 1911 г.) М.Богров имел свидание с Л.Д.Бронштейном (псевдоним Л.Д.Троцкий). Так это или нет, но М.Богров, будучи “своим” в охране, беспрепятственно подошел в антракте спектакля “Сказка о царе Салтане” к П.А.Столыпину и дважды выстрелил в него. П.А.Столыпин был тяжело ранен, хирургическое вмешательство в области наиболее непонятной раны произведено не было: то ли по причине неоперабельности раненого по понятиям медицины тех лет, то ли вследствие искренней ошибки в диагностике, то ли по партийно-политическим причинам. К вечеру 5 сентября П.А.Столыпин скончался, промучившись всё это время. Многие либерально настроенные интеллигенты в русском обществе радовались этому убийству, не понимая того, что его гибель перевела стрелку их жизненного пути на эмиграцию, подвалы ВЧК, марксистско-троцкистские концлагеря.
В сборнике “Убийство Столыпина. Свидетельства и документы”, (Рига, 1990 г.) сообщается, что за десять билетов на спектакль расписался лично начальник Киевского охранного отделения подполковник Кулебяко. Накануне визита царя и свиты в Киев М.Богров морочил голову охранке вымышленными им сведениями о якобы остановившейся у него дома бригаде террористов, по какой причине за квартирой было установлено наружное наблюдение. И хотя охранное отделение не имело никакой объективной информации о якобы пребывающих на квартире М.Богрова террористах, по всей видимости именно вымыслы М.Богрова и послужили основанием для того, чтобы один из десяти билетов на спектакль был выдан ему — “ценному агенту” — с целью обеспечения его оперативного и беспрепятственного доступа к высшим чинам Охранного отделения в период их пребывания на спектакле, в антракте которого, вследствие профессиональной безалаберности охранки, и свершился акт сионистского терроризма. Личный телохранитель П.А.Столыпина был им самим послан с каким-то поручением в фойе и в момент покушения отсутствовал рядом с охраняемым им человеком.
Как установили впоследствии патологоанатомы, лечащие врачи, осматривая раненого, ошиблись при диагностике в оценке повреждений организма вследствие ранения. Оказывая помощь, они установили, что пуля прошла сквозь печень раненого и остановилась под кожей спины справа от позвоночника. «Судя по направлению пулевого канала, ни крупные кровеносные сосуды, ни кишечник не были ранены, поэтому имея в виду, что раны печени не требуют, по господствовавшему среди хирургов мнению немедленного оперативного пособия, сопряженного при том с тяжелой операцией вскрытия брюшной полости на ослабленном от кровотечения больном, решено было единогласно прибегнуть к консервативному выжидательному лечению. Для удаления пули, не представлявшей в данный момент никакой опасности для организма, показаний не было.» - цит. сборник, с. 177. Когда же спустя день или два поднялась температура и началась лихорадка, пуля была удалена прибывшим из Петербурга экстренным поездом профессором Цейдлером, пользовавшим детей П.А.Столыпина после взрыва, устроенного эсерами, в его резиденции на Аптекарском острове. «Вид извлеченной пули не порадовал его (по контексту имеется в виду П.А.Столыпин), как это обыкновенно бывает при огнестрельных ранах.» Когда же к вечеру 5 сентября П.А.Столыпин скончался в результате сепсиса, то вскрытие выявило, что «вся печень оказалась раздробленною несколькими глубокими трещинами, радиально расходившимися от пулевого канала. Пуля браунинга среднего калибра имела 2 перекрещивающихся надреза и действовала, как разрывная. Разрывному действию пули способствовали и занесенные ею в рану частицы простреленного ордена. (...) Таким образом, вскрытие подтвердило прижизненный диагноз, но столь глубоких ранений печени не предполагалось. Ввиду найденных повреждений печени, возможно допустить, что смертельная инфекция могла проникнуть не только через пулевой канал, но и из полости кишечника через вскрытые желчные пути.» - там же, с. 179 .
С одной стороны всё делалось вроде правильно: в соответствии с представлениями медицины того времени. А с другой стороны рентген в те годы уже был, и если бы сразу сделали снимки (об этом нигде не сообщается) или извлекли пулю, то вряд ли бы не заметили, что пуля деформирована до неузнаваемости (надрезанная вдоль накрест пуля имеет тенденцию раскрываться при прохождении сквозь тело по плоскостям надрезов, превращаясь в “розочку”) и что в организме присутствуют обломки простреленного ею ордена св. Владимира. Хотя М.Богров был отнят у избивавших его людей и арестован тут же в зале театра, но и следствие ограничилось только записью заводского номера его оружия, и не выявило, что стрельба велась не стандартными пулями, а модифицированными в домашних условиях. Изменили бы своевременные сведения о пуле диагностику раненого, лечение и его исход, теперь остается только гадать...
В общем-то ничто не мешало М.Богрову стрелять в царя, каковой возможности ужасаются многие пишущие на эту тему, но целеуказание было выдано на уничтожение П.А.Столыпина. Как показал предшествующий опыт изменения политического курса России в сторону русско-японской войны, царь не воспрепятствовал этому повороту. Папюс и прочие специалисты по социальной магии от западного знахарства, которых принимали при дворе, видели в нём не помеху заказанной им деятельности, а орудие её осуществления — средство проведения сионисткой антисамодержавной политики внутри России. Поэтому удар был нанесен по реальной помехе — П.А.Столыпину, а не по Николаю II, время покончить с которым в доктрине “Сионских протоколов...” еще не пришло.
Преемники П.А.Столыпина были людьми верноподданными, в отличие от него — непреклонно самодержавного. Кроме того они не обладали, если не ясным пониманием происходящего, то хотя бы чутьем в отношении глобальных политических процессов. И потому не могли однозначно решить, что важнее для России: непреклонное решение внутренних проблем при принятии внешнеполитических обстоятельств в том виде, в каком они складываются усилиями других стран; либо же вмешательство в неприемлемые внешнеполи¬тические обстоятельства, при нерешенности внутренних проблем, чреватое революцией и государственной катастрофой, что уже ясно показала русско-японская война. Это осталось для них неопределенным, хотя им должно было быть известно из Нового Завета: «Если царство разделится само в себе, то не может устоять царство то.» - Марк, 3:24, ист. 21, с. 1057. Причем речь не идет о внутреннем территориальном административном размежевании, ибо к чиновникам государства также, как и ко всем прочим, относятся слова: «Человек с двоящимися мыслями не тверд во всех путях своих.» - Послание Иакова, 1:8, ист. 21, с. 1205. И если человек с двоящимися мыслями делает политику государства, то это и обращает государство в разделившееся само в себе.
П.А.Столыпин эту дилемму решил однозначно для себя, для царя и для России: Если непосредственно на Россию никто не напал, то ни при каких внешнеполитических обстоятельствах она не вступит в войну, ибо важнее провести реформы и избежать революции, и только по завершении реформ и отсутствии внутренней напряженности в обществе можно беспрепятственно вести активную внешнюю политику (в том числе и силовую, когда иные средства неэффективны).
Министр иностранных дел России с 1910 г. по 1916 г. С.Д.Сазонов (ист. 95, с. 284) пишет в этой связи:
«Революция, уже раз в 1906 году сломленная Столыпиным, увидела наступавшую для неё смертельную опасность и рукою Богрова свалила этого благороднейшего сына России. Принято говорить, что нет людей незаменимых. Но Столыпина у нас никто не заменил и революция, среди тяжелой нравственной и материальной атмосферы войны, восторжествовала. Пока я пишу эти строки, передо мною живо встает величавый в своей силе и простоте образ Столыпина и мне припоминаются неоднократно слышанные от него слова: для успеха русской революции необходима война. Без неё она бессильна (выделено нами: - Авт.).»
С.Д.Сазонов на страницы своих воспоминаний излил много эмоций и сожалений о вероломстве Австро-Венгрии, глухоте Германии к миролюбивым взываниям России, о непонятном молчании Англии в предвоенный период, но в них нет и следа покаяния в том, что после убийства П.А.Столыпина Россия свернула со столыпинского внешнеполитического курса в том числе и при его непосредственном участии. Конечно С.Д.Сазонова невозможно обвинить в том, что он злоумышленно стремился к вступлению России в войну, но его воспоминания сохранили факты, которые говорят о том, что он сам, как автомат, содействовал вовлечению России в общеевропейскую войну, приведшую к государственной катастрофе Россию, Германию и Австро-Венгрию.
Как известно, первая мировая война ХХ века возникла из Балканского кризиса, но мало кто из пишущих на тему о её возникновении начинает свое повествование с событий ранее 1914 г., и вследствие этого многое остается за хронологическими рамками повествования. Такое устранение многих событий из рассмотрения извращает понимание того, как разразилась та мировая война, которой действительно не хотели правительства России, Германии и других её участников, ставших заложниками неподконтрольных им внешнеполитических обстоятельств в их совокупности. В этом отношении “Воспоминания” С.Д.Сазонова — редкое исключение и из них можно увидеть то, что ускользает при описании событий первой мировой войны, начиная с балканских войн 1912 - 13 гг. или с лета 1914 г.
В ходе русско-турецкой войны 1877 - 87 гг. Россия добилась больших успехов на сухопутных фронтах, была способна оккупировать всю европейскую территория Турции и обеспечить государственную самостоятельность не только болгарского народа, но и других славянских народов, живших несколько веков под турецким игом. Это укрепление позиций России на Балканах и сопутствующая возможность установления её контроля над турецкими проливами была неприемлема колониальным державам Европы, которые намеревались вмешаться в русско-турецкую войну на стороне Турции. Чтобы избежать войны против коалиции европейских держав в 1878 г., к которой Россия не была готова , она вынуждена была пойти на посредничество в мирных переговорах с Турцией других держав. В результате состоялся Берлинский конгресс, установивший мир на Балканах и определивший границы государств, выделившихся из состава Оттоманской империи. Берлинский конгресс населенную славянами территорию Боснии и Герцеговины передал под управление Австро-Венгрии, однако не признав их неотъемлемыми частями “лоскутной империи” (ст. 25 Берлинского договора).
В результате к 1909 г. часть сербов жила в Сербском королевстве, а часть сербов — в Австро-Венгрии. Немецко-венгерское национальное угнетение для них было во многих отношениях хуже, чем турецкое: турки, при всем их отступничестве от этических норм ислама в отношении инаковерующих, однако не стремились сделать славян турками, в то время как немецкая правящая верхушка Австро-Венгрии стремилась онемечить всё население империи, видя в этом средство обеспечения её государственного единства и территориальной целостности. Но эта политика онемечивания создавала внутри империи только многовековую политическую напряженность. И сербский народ в целом, и политически активная сербская “элита” мечтали жить в общем сербам их национальном государстве. Немецкая же верхушка Австро-Венгрии видела решение этой национальной славянской проблемы не в передаче Сербскому королевству земель, населенных сербами, и не в освобождении от своей административной опеки земель с преимущественно славянским населением, а в установлении над Боснией и Герцеговиной своего суверенитета с перспективой поглощения и уже существовавшего на границах Австро-Венгрии Сербского государства со столицей в Белграде.
В 1909 г. имели место переговоры между Россией и Австро-Венгрией по вопросу об окончательном присоединении Боснии и Герцеговины к Австро-Венгрии. С.Д.Сазонов пишет, что граф Эренталь, министр иностранных дел Австро-Венгрии оскорбительно и беззастенчиво «обошелся с русским министром иностранных дел , позволив себе посредством явной передержки, истолковать, в виде согласия русского правительства на немедленное присоединение оккупированных турецких провинций, те общие разговоры, которые происходили между ними в Моравском поместье графа Бертхольда на эту тему и во время которых А.П.Извольский предъявил требование на соответствующее возмещение для России в том случае, если бы Австро-Венгрии удалось добиться своей цели.» - ист. 95, с. 15.
С.Д.Сазонов не вдается в подробности по этому поводу, но так или иначе, после этих разговоров министров в частном поместье, Австро-Венгрия заявила о присоединении Боснии и Герцеговины, а в Берлине её подержали:
«Канцлер (германский: наша пояснение по контексту) полагал, что задача германской дипломатии должна состоять в устранении русского противодействия австрийским планам на Балканах и потому он поручил германском у послу в Петербурге сообщить А.П.Извольскому путем устного, но вполне официального, заявления, что в случае отказа русского правительства выразить согласие на безусловную отмену 25 статьи Берлинского мирного договора, Германии остается только “предоставить событиям свободное течение, возлагая на нас ответственность за их последствия”. Таким образом, замечает Извольский в телеграмме от 10/23 марта 1909 года к русским послам в Париже и в Лондоне нам была поставлена альтернатива “между немедленным разрешением вопроса о присоединении или вторжением в Сербию австрийских войск”.
Ультимативный характер подобного заявления ясен всякому. Русскому правительству приходилось выбирать между двумя тягостными решениями: либо пожертвовать Сербией, либо отказаться от определено высказанного им взгляда на незаконность Австрийского захвата. Оно выбрало второе, принеся в жертву свое самолюбие. Князь Бюлов и граф Эренталь одержали над Россией и Сербией, а затем и над Западно-Европейскими державами , дипломатическую победу.» - ист. 95, с. 19, 20.
Столь явное игнорирование национальных интересов балканских славян в Берлине и в Вене было возможным только потому, что в этих центрально-европейских столицах знали о неспособности России военно-экономически пресечь эту чернильную агрессию пангерманизма — доктрины онемечивания соседей. Но эта недееспособность России в защите славянских народов Балкан от национального угнетения пангерманизмом была следствием её поражения в русско-японской войне и революции, имевших место из-за смены внешнеполитического курса страны правительством Николая II после смерти Александра III.
При этом следует иметь в виду, что в 1909 г., в политике правительства России здравый смысл и трезвая оценка внутриполитической и военно-экономической невозможности для страны войны с её западными соседями, преобладали над эмоциями и вожделениями, благодаря чему Россия осталась внешне безучастной к происшедшему, не смотря на недовольство в её “элите” таким унижением. Германцы же в обеих столицах уже в то время были обуреваемы злобными чувствами, но не здравым смыслом, поэтому не видели дальних последствий осуществления их сиюминутных во-жделений. Эту эмоционально-сиюминутную обусловленность германской политики, возможно и не понимая смысла им сказанного, в ходе войны признал и сам кайзер Вильгельм II: «Я ненавижу славян. Я знаю, что это грешно. Никого не следует ненавидеть, но я ничего не могу поделать; я ненавижу их.» - ист. 95, с. 196. При такой одержимости бесовщиной высших правящих в государстве, оно неспособно осуществить в своей политике даже того, что реально возможно...
Подводя итоги этому эпизоду 1909 г., можно сказать, что Россия в нём дальновидно последовала принципу «уступи дураку дорогу — он сам свернет себе шею.»
Активное восстановление военной мощи страны после русско-японской войны началось в 1908 г. с выходом России из революции и сопутствующего ей экономического кризиса. Но военные программы не то что к 1909, но и к 1912 г. еще не успели дать плодов. И первая мировая война ХХ века не разразилась из балканских войн 1912 - 13 гг. , когда о ней вожделенно фантазировал В.И.Ленин, только потому, что в русской правящей верхушке возобладали те, кто видел неготовность России к войне, а не партия великого князя Николая Николаевича, которая уже тогда хотела ввязаться в балканские события.
С.Д.Сазонов сообщает об этом периоде:
«Некоторые петроградские круги, довольно близко стоявшие ко Двору, и вся столичная печать националистического лагеря, издавна враждебно настроенная по отношению к министру иностранных дел, повели против русской внешней политики шумную кампанию, выражавшуюся в уличных демонстрациях, собраниях, на которых произносились патриотические речи, требовавшие войны в защиту славянских интересов, и в целом потоке газетных статей, обвинявших русскую дипломатию чуть ли не в государственной измене.» - ист. 95, с. 87.
Но к 1914 г. правящая верхушка России уже пребывала в иллюзии достаточности её сил для ведения в союзе с Францией (а тем более вместе и с Великобританией) войны против центрально-европейских держав.
Эта иллюзия нашла свое отражение и в “Воспоминаниях” С.Д.Сазонова. Он сообщает о своей беседе в период предвоенного периода 1914 г. с послом Великобритании в России Дж.Бьюкененом, в завершении которой он сказал англичанину, «что Россия не может позволить Австро-Венгрии раздавить Сербию и стать первенствующей Державой на Балканах, и что, если Франция окажет нам поддержку, мы не отступим перед риском войны.»
Это было сказано после сараевского убийства в предвоенный месяц. Сказано вопреки тому, что состоявшееся 8 февраля 1914 г. под председательством самого же С.Д.Сазонова совещание морского министра, начальника генерального штаба и их ближайших сотрудников пришло к выводу, что «мы не располагаем средствами для быстрых и решительных мер и что на приведение в исполнение намеченной программы понадобились бы целые годы (выделено нами: а прошло всего четыре месяца и уже: “мы не отступим перед риском войны”). Суждения на совещании были занесены в протокол и представлены мною на утверждение Государю.
Я помню, под каким безотрадным впечатлением нашей полной военной неподготовленности я вышел из этого совещания. Я вынес из него убеждение, что, если мы и были способны предвидеть события, то предотвратить их не были в состоянии. Между определением цели и её достижением у нас лежала целая бездна .» - ист. 95, с. 151.
В 1914 г. мысли в царском правительстве двоились и наряду с высказанными трезвыми оценками, была и иллюзия некоторой готов-ности России к коалиционной войне, которая проистекала из того обстоятельства, что первый этап многих программ перевооружения армии и флотов должен был завершиться в следующем, 1915 году. Но кроме внутренних военно-экономических причин, эта иллюзия готовности России к коалиционной войне подпитывалась ошибочными представлениями о взаимоотношениях России с её Западно-Европейскими союзниками.
Сам же С.Д.Сазонов (ист. 95, с. 44) приводит текст заявления германского правительства правительству Великобритании, сделанного в 1911 г., и почти сразу же переданного в Россию в донесении русского посла в Лондоне:
«Между 1866 и 1870 годами Германия сделалась Великой державой, но побежденная ею Франция и Англия поделили между собой мир в то время, как Германия получила одни крохи. Теперь настала для Германии минута предъявить свои законные требования.»
О чем-то подобном в вожделениях Германии задолго до этого официального правительственного заявления Великобритания догадывалась и сама просто из анализа выполнения её кораблестроительных программ и факта материального поощрения школьников за написание сочинений на военно-морскую тематику. И соответственно перед Великобританией уже с конца XIX века стояла проблема защиты своей глобальной колониальной империи не от абстрактных германских притязаний, а от последствий того, что Германия реально обгоняла её в научно-техническом и в военно-экономическом развитии. Этот процесс утраты лидерства Великобритании желательно было некоторым образом пресечь.
Если обратиться к воспоминаниям гросс-адмирала Альфреда фон Тирпица, бывшего военно-морским министром Германии с 1897 по 1916 г., то был период когда он больше всего опасался, что набирающий мощь германский флот постигнет та же судьба, что и флот Дании, который адмирал Нельсон утопил прямо на рейде Копенгагена (датской столицы) мимоходом без объявления войны. Великобритания не была столь прямолинейна и не пошла на “копенгагирование” флота Германии, но изо всех европейских держав она была больше других заинтересована в эффективном решении проблемы германских притязаний на её глобальную империю.
Поскольку война британской “акулы” империализма с “германским носорогом” к решению проблемы не вела, то Лондону желательно было организовать войну ему враждебного “носорога” и “союзного” “акуле” “слона”. Как известно из анекдота, «Советский слон — лучший слон в мире!». До 1914 года русский “слон” был наиболее подходящим “слоном” для решения великобританских проблем в её отношениях с Германией. Неучастие же Германии в общеевропейской войне вело к тому, что глобальная колониальная империя Англии с течением времени рассыпалась бы; самое позднее к концу тридцатых годов под давлением требования свободы торговли, подкрепленного военно-морской мощью Германии. Кроме того Великобританию беспокоили и рецидивы политики России в духе Александра III в Средней Азии и в Иране, для борьбы с которыми “германский носорог” также был наиболее подходящим средством.
Почему этого не понимали в правительственных кругах Петербурга, уже задолго до 1914 г. объяснил Ф.И.Тютчев, сам бывший профессиональным дипломатом и знавший закулисную кухню как российской, так и общеевропейской политики:


Напрасный труд! Нет, их не вразумишь:
Чем либеральней, тем они пошлее;
Цивилизация для них фетиш,
Но недоступна им ея идея.

Как перед ней ни гнитесь, господа,
Вам не снискать признанья от Европы:
В её глазах вы будете всегда
Не слуги просвещенья, а холопы.

Текст подчеркнут нами. Действительно в основе всякой цивилизации, в том числе и евро-американской лежит её Идея. И вторым четверостишьем Ф.И.Тютчев очень точно выразил основополагающую идею евро-американской региональной цивилизации, притязающей стать глобальной цивилизацией господ над всеми прочими холопами. В начале ХХ века государством-лидером, несшим функцию управления этой цивилизацией в целом, была Великобритания, какая особенность и отличала её политику от политики прочих великих держав того времени.
Как и в наши дни, обстановка на Балканах в те годы была не простая. Однако Германия, не служила слепо великодержавным амбициям Австро-Венгрии, как то пишет С.Д.Сазонов, но употребляла Австро-Венгрию в качестве тарана в собственном стремлении проложить через Балканы и Турцию путь для сухопутной экспансии своего капитала в колонии: регионы Арабского востока и Ирана — как раз в ту область, куда направлял сухопутную экспансию России Александр III за двадцать лет до них. Германский император был вполне откровенен в своих притязаниях на передел колониального мира не только перед англичанами, но и перед русскими высшими сановниками, и по всей видимости надеялся, что найдет у них понимание хотя бы под давлением угрозы военного столкновения с Германией, вооруженной во многих отношениях лучше, чем её потенциальные противники.
Еще до русско-японской войны Вильгельм II рекомендовал Николаю II обратить фасад России к Тихому океану, намереваясь сам править Атлантическим. И по завершении русско-японской войны он придерживался тех же воззрений о желательной для Германии внешней политике России. Так в 1912 г. при встрече с Николаем II в Балтийском-Порте на борту яхты “Штандарт” Вильгельм II провел длительную беседу с С.Д.Сазоновым, в которой он объяснял С.Д.Сазонову дальневосточные колониальные возможности России:
«Вам остается только одно — взять в свои руки создание военной силы Китая, чтобы сделать из него оплот против Японского натиска. Это совсем не трудно, ввиду бесконечного его богатства в людях и иных естественных ресурсах. Задачу эту может взять на себя только одна Россия, которая к тому предназначена во-первых потому, что она наиболее всех заинтересована в её выполнении, а во-вторых потому, что её географическое положение ей прямо на неё указывает. Если же Россия не возьмет этого дела в свои руки и не доведет его до конца, то за реорганизацию Китая примется Япония и тогда Россия утратит раз и навсегда свои Дальне-Восточные владения, а с ними вместе и доступ к Тихому океану.» - ист. 95, с. 54.
Это конечно не прямое предложение России снять свои интересы как в отношении развития Балканских славян под её опекой, так и в отношении её устремлений к контролю над турецкими проливами, но догадаться о чем намекают, вполне возможно. На сказанное С.Д.Сазонов возражал Вильгельму в том смысле, что вооружать Китай, имея 8000 верст границы с ним в малонаселенных местах, означает для России породить военную угрозу на своих границах.
«Россия не может и не должна уходить из Европы, как бы ни были важны и обширны задачи её просветительской миссии на Азиатском материке. Это необходимо не в одних только её собственных интересах, но и в интересах самой Европы, в которой она является одним из главных, и притом совершенно незаменимым, политическим и экономическим фактором.» - ист. 95, с. 55.
Российские западники, искренне так полагая, в течение столетий не могут понять, что даже если в Европе и высказывают нечто подобное их бредням о европейской роли России, то всегда подразумевают, что хотели бы избавиться от неё в качестве главного политического и экономического фактора, предназначив России роль общеевропейской обслуги, о чем прямо и поэтически совершенно написал Ф.И.Тютчев.
Если в конце ХХ века не упорствовать в поддержке тогдашней политики колониальных притязаний и общеевропейской роли России, а смотреть на политику правительства Николая II тех лет отстраненно, то следует признать, что “германский носорог” предупредил откровенно всех заинтересованных о предполагаемом маршруте его движения. И если бы хозяева общеевропейской политики, к числу которых не принадлежали ни правительство России, ни правительство Германии, действительно хотели избежать общеевропейской войны, то это было вполне осуществимо. Но хозяева ситуации вели дело определенно к войне, чтобы уничтожить самодержавие народов России и Германии в их исторически сложившихся формах. Соответственно: в России и Германии следовало подняться до глобального уровня рассмотрения последствий своей политики и строить свои отношения исходя из долговременных интересов своих народов, а не впрягаться в осуществление долговременных интересов хозяев Великобритании.
Это говорит о том, что:
Самодержавие в любой стране без ответственности глобального уровня и озабо-ченности благом всех народов Земли без исключения — ничто. Но этим качеством самодержавие в России и в Германии не обладало.
Понятно, что правящая “элита” Великобритании смотрела на Германскую империю тех лет как на выскочку в почти что безраздельном делании ею глобальной политики, и стремилась поставить выскочку на место. Но Россия в глобальной политике выскочкой не была и имела кое-какой глобальный политический опыт. Хотя традиция династии Рюриковичей была прервана (деятельность Олега, чей щит был прибит над вратами столицы Византии, — это глобальная политика древности), то со времен Петра I, а тем более со времен Екатерины II Россия снова участвовала в глобальной политике.
И даже без прямых слов кайзера можно было догадаться, что у правящей верхушки Германии есть большие потребности в рынках сбыта для продукции её промышленности. Если путь через Балканы и Турцию для экспансии капиталов Германии закрыть, германский империализм, в случае невозможности осуществить желаемое дипломатическими средствами, ставится тем самым перед выбором: воевать с Россией за сохранение колониальной империи Великобритании и якобы германский контроль над Балканами и сухопутными путями через них в Азию; или же, сохранив мирные отношения с Россией, воевать непосредственно с Великобританией и Францией за передел их колониальных владений, рынки которых были закрыты для других стран.
Но вторую возможность Россия сама закрыла для Германии еще во времена Александра III, заключившего в 1891 г. франко-русский союз, предопределявший для Германии войну на два фронта. Из этого союза выросла “Антанта” времен первой мировой войны, а для германского империализма, обделенного колониями и рынками сбыта, он представлялся как антигерманский заговор её зажравшихся, в колониальном отношении, соседей.
Это не значит, что Александр III был столь недальновиден. Но в реально возможном географически континентальном тандеме Россия-Германия, с его точки зрения, доминировать должна была Россия, чья экономика, после отмены крепостного права, развивалась темпами более быстрыми, чем экономика всех прочих великих держав той поры, включая США и Германию. Если бы не вовлечение России в русско-японскую войну и не вызванная ею революция 1905 - 1907 гг., подорвавшие военно-экономическую мощь России, вряд ли бы Германия прошибала Австро-Венгерским тараном дорогу своему капиталу на Ближний Восток, столь демонстративно отрицая Российские опекунские интересы на Балканах и транзитно-транспортные интересы в проливах, ведущих из Черного моря в Средиземное. Германия надеялась прошибить Австро-Венгерским тараном себе дорогу в Азию через Балканы как раз в тот короткий исторический период, когда знала, что и Россия тоже знает о своей неготовности к войне и потому разумно воздержится от вмешательства в “Австро-Венгерскую” политику на Балканах. То есть в Берлине были уверены, что общеевропейской войны не будет, поскольку если Россия не вмешается в балканские дела, то и у Франции нет союзнических обязательств и военно-экономических возможностей, чтобы напасть на Германию в одиночку, хотя ей и хочется вернуть Эльзас и Лотарингию.
Генеральные штабы Германии и Австро-Венгрии в правильности такого рода своих воззрений убедились в 1909 г., когда Россия молча смирилась с поглощением Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины с преимущественно славянским населением. Они считали, что и к 1914 г. Россия еще не пришла в себя после революционных потрясений и поражения в русско-японской войне, по какой причине еще некоторое время вынуждена будет принимать, как неподвластные ей объективные обстоятельства, всё, что происходит в большой политике европейских держав, сама не вмешиваясь ни во что. Основания к проведению такого рода политики у центрально-европейских держав были.
С.Д.Сазонов сообщает о ранее упомянутом февральском 1914 г. совещании военных под его председательством:
«Через несколько дней после того, что совещание собралось, несмотря на его секретный характер, оно стало известно германскому посольству и возбудило в нем беспокойство. Дело тайного осведомления было хорошо поставлено германским правительством, которое, обыкновенно, быстро получало секретные сведения через своих негласных агентов. Менее хорошо обстояло дело с выводом правильных заключений из добываемых таким путем сведений. Так, например, в данном случае наше февральское совещание, при передаче в Берлин, получило окраску заговора против целостности Оттоманской империи и угрозы европейскому миру. Таким оно изображено в многочисленных, более или менее официальных изданиях, касающихся предшествовавшей Великой войне эпохи, и таким до сего дня рисуется воображению германского правительства и громадного большинства немцев, интересующихся внешней политикой.» - ист. 95, с. 152.
На наш взгляд, С.Д.Сазонов напрасно не допускает мысли о том, что содержание пропаганды правительства в народе (с целью обеспечения его покорности власти) и содержание аналитических разработок спецслужб (для нужд государственного управления в реальной, а не декларативной политике) может иметь взаимно исключающий смысл. Не допуская такой мысли, он тем не менее сам цитирует в других местах “Воспоминаний” немецкие и австро-венгерские государственные документы, из которых следует, что до самого начала военных действий немцы были убеждены в полной военной неготовности России, точно так же, как и участники февральского 1914 г. совещания в Петербурге под председательством самого С.Д.Сазонова. И краткосрочную открытую возможность, предоставленную им военно-экономической слабостью России, возникшей вследствие смены политического курса Николаем II, они старались реализовать с наибольшими результатами для геополитических устремлений Германии, поскольку многие политические достижения и “достижения” по своим последствиям практически необратимы.
Как уже отмечалось ранее, Австро-Венгерская империя тех лет несла в себе тенденции к самораспаду, по причине того, что славянское население в её составе немецко-венгерской правящей верхушкой рассматривалось как третьесортное, что в условиях роста национального самоосознания славянских народов создавало взрывоопасную внутреннюю политическую напряженность в этот исторически странном государстве. Соседнее с Австро-Венгрией Сербское государство, при его прорусской ориентации представлялось в Вене и в Берлине в качестве внешнего фактора дестабилизации Австро-Венгрии, причем далеко не без оснований, поскольку многие славянские сепаратисты имели прочные тылы в Сербии, откуда и руководили своими сторонниками на территории “лоскутной империи”. Соответственно в Берлине и в Вене считали целесообразным силовое решение южно-славянской проблемы на Балканах, поскольку это расширяло на их взгляд возможности австро-венгерской полиции в поддержании внутреннего спокойствия в империи. Это надеялись осуществить в тот короткий промежуток времени, пока Россия вынуждена быть вне активной европейской политики.
В то же самое время сербская националистическая “элита” и в Сербском государстве, и в самой Австро-Венгрии вела свою политику без учета реальных возможностей России как оказать ей помощь в деле национально-государственного становления, так и быть гарантом европейского мира, как то было во времена Александра III, что открывало пути несилового решения “славянской проблемы” в Австро-Венгрии в ходе её естественно-исторического самораспада. Вообще следует отметить, что эмоционально взбудораженная вокруг какой-то идеи политически активная массовка во всех странах не отличается прозорливостью и ответственностью за свои действия, а действует в порыве чувств не задумываясь о последствиях ни для себя (что допустимо), ни для окружающих (что предосудительно). Славянская массовка на Балканах тех лет в указанном отношении была ни чуть не лучше, чем та петербургская, которая митинговала в русской столице в период балканских войн, призывая к вмешательству в них России, однако не сделав ничего для воссоздания военно-экономической мощи страны.
Государственное управление не вправе идти на поводу у эмоционально взвинченной массовки, однако в высших сферах России обе — российская и балканская — массовки сливались воедино, а государственная политика во многом была подчинена атмосфере в великосветских семьях. Воздействие сиюминутно-бабьего типа психи жены или прелюбодейки на мужчину с нелидерствующим типом психики не делает исключений для “элитарных” семей, чьи главы семейств заняты в сфере управления. Французский посол в Петербурге Морис Палеолог в своей книге “Царская Россия во время мировой войны” (ист. 98) показывает вершинку этого “айсберга” в прошлой и нынешней политике очень убедительно, сообщая о великосветском обеде, который дал в Красном селе командующий гвардией и войсками Петербургского военного округа, впоследствии главнокомандующий Русской армии, великий князь Николай Николаевич 9/22 июля 1914 г. президенту Франции, бывшему в это время с визитом в Петербурге:
«Я приезжаю одним из первых. Великая княгиня Анастасия <супруга Николая Николаевича> и её сестра великая княгиня Милица, встречают меня с энтузиазмом. Обе черногорки <балканское государство рядом с Сербией> говорят одновременно.
— Знаете ли вы, что мы переживаем исторические дни, священные дни? Завтра, на смотру, музыканты будут играть только Лотарингский марш и марш Самбры и Мезы. Я получила сегодня от моего отца <короля Черногории> телеграмму в условных выражениях: он объявляет мне, что раньше конца месяца у нас будет война. Какой герой мой отец... Он достоин “Илиады”... Вот посмотрите эту бонбоньерку, которая всегда со мной, она содержит землю Лотарингии, да, землю Лотарингии, которую я взяла по ту сторону границы, когда была с моим мужем <великим князем Николаем Николаевичем> во Франции, два года назад. И затем посмотрите еще там, на почетном столе: он покрыт чертополохом, я не хотела, чтобы там были другие цветы. Ну, что же, это — чертополох Лотарингии. Я сорвала несколько веток его на отторгнутой территории. Я привезла их сюда и распорядилась посеять их семена в моем саду... Милица поговори еще с послом, скажи ему обо всем, что представляет для нас сегодняшний день, пока я пойду встречать императора.
На обеде я сижу слева от великой княгини Анастасии. И дифирамб продолжается, прерываемый предсказаниями: “война вспыхнет... от Австрии больше ничего не останется... Вы возьмете обратно Эльзас и Лотарингию... Наши армии соединятся в Берлине... Германия будет уничтожена”... Затем внезапно:
— Я должна сдерживаться, потому что император на меня смотрит...
И под строгим взглядом царя черногорская сивилла внезапно успокаивается.
Когда обед кончен, мы идем смотреть балет в красивом императорском театре при лагере.» - с. 34.
В советском прошлом часто звучала песня “Гренада”, посвященная участию СССР в гражданской войне в Испании. В ней были слова «Откуда у хлопца испанская грусть?...». После прочтения этого фрагмента задаешься вопросом: Откуда у черногорки, жены русского великого князя столь бурные страсти по Лотарингии и Эльзасу? Или это великосветский макияж на страстной нечеловеческой ненависти к немцам и австрийцам, аналогичной той нечеловеческой ненависти к славянам, что носил в своей душе кайзер Вильгельм II? Но ведь воинствующая ненависть неудержимо прет из супруги великого князя, командующего гвардией и будущего главнокомандующего русской армии. И насколько Николай Николаевич в своей государственной деятельности был свободен от такого рода давления на психику со стороны жены и её родни? И сколько было и есть государственных мужей-подкаблучников во всех странах, в чьей государственной деятельности выражались и выражаются страсти их жен, родни и прелюбодеек?
Если со знанием законов статистических распределений попытаться ответить на эти и другие вопросы, то складывается впечатление, что великосветские бабы во всех странах уже решили: «Быть войне!»; государственно властные мужья — у них под каблуками; и только отдельные люди пытаются избежать войны, когда вся политическая эмоционально взвинченная массовка во всех странах, её будущих участницах, — жаждет войны: Русская армия на смотру марширует перед президентом Франции под Лотарингский марш; Лотарингия на данный момент — территория Германии; Как ко всему этому — ведь этого невозможно утаить — должны были отнестись в Берлине? И почему после этого, в ходе дальнейшего развития сербско-австрийского кризиса взаимоотношений, кайзер Вильгельм II должен был верить заверениям Николая II о том, что Россия не нападет на Германию, хотя и проводит всеобщую мобилизацию?
Также необходимо обратить внимание и на то, что роль императрицы Александры Федоровны в трагедии первой мировой войны XX века исключительно своеобразна. Мы не согласны ни со сторонниками версии о том, что императрица возглавляла так называемую «немецкую партию» при русском дворе; ни со сторонниками того, что её интересы ограничивались семейной жизнью, и что она не оказывала никакого антироссийского влияния на государственную деятельность своего мужа императора, поскольку искренне приняла православную веру и прониклась любовью к своей новой Родине и её народам. Всё психологически гораздо многограннее и не примитивно однозначно.
Хотя в царствование Николая II, “общественность” была уверена, что политика России во многом определяется настроениями супруги императора — Александры Федоровны, и казалось бы это воззрение нашло свое документальное подтверждение после 1917 г., когда были опубликованы фрагменты переписки Николая II и Александры Федоровны. Другие историки (см., например. ист. 94) оспаривают мнение о дурном влиянии императрицы на политику России со ссылками на более широкий исторический контекст. Но если перейти к ещё более широкому историческому контексту, то можно выявить один неоспоримый факт: если при Александре III политика России выражала долговременные интересы мирного развития самой России, то с воцарением Николая II политика России стала выражать глобальные долговременные интересы Великобритании, фактически бывшей до конца первой мировой войны ХХ века метрополией Западной региональной цивилизации, и стремившейся к подавлению конкурентов. Об этом изменении внешнеполитического курса России речь шла в предыдущих разделах.
В этой связи следует вспомнить, что Александра Федоровна была внучкой (по линии матери) королевы Великобритании Виктории, чье царствование продолжалось с 1837 по 1901 г. Весь этот период Николай I, Александр II и Александр III преемственно проводили внешнюю политику России так, что подрывали роль Великобритании как единственной сверхдержавы тех лет, на протяжении нескольких веков претендовавшей стать метрополией (столицей) всего мира. Воспитанием Александры Федоровны с 6 лет, когда она лишилась матери, занималась большей частью её бабка — королева Великобритании.
Родовые (клановые) глобальные великобританские эгрегоры императрицы, враждебные самодержавию России, в условиях психологического “матриархата” в семье Николая II сыграли далеко не последнюю роль в изменении политики России и её судьбы после смерти последнего русского самодержца — Александра III. То обстоятельство, что императрица Александра Федоровна не смогла психологически разобщиться с глобальным великобританским имперским эгрегором, вследствие чего была ему бессознательно подчинена, сыграло печальную психологическую роль в судьбах не только России. Но особенности биографии Александры Федоровны — только одно из многих обстоятельств, приведших к Россию к русско-японской и первой мировой войнам и вызванным ими революциям. Психологически бессознательно императрица возглавляла в России не «немецкую партию» (если бы это было так, то было благом для России и Германии, поскольку они жили бы в добрососедстве), а «великобританскую имперскую» эгрегориально-психологическую партию, деятельность которой была направлена и против России, и против Германии. Отмеченная некоторыми историками и мемуаристами склонность императрицы к истеричности и её психическая неуравновешенность — на наш взгляд — выражение конфликтов между разными эгрегорами, над которыми она не смогла подняться и для которых её душа была полем боя .
Как известно, Александр III был против брака цесаревича Николая и принцессы Алисы Гессенской, возможно предощущая дальнейший крах его дела в руках сына и воспитанной в Великобритании невестки, и дал на него согласие только спустя пять лет после первой просьбы цесаревича Николая весной 1894 г. примерно за полгода до своей кончины. Но вне зависимости от того как Александр III мотивировал свое неодобрение выбора невесты сыном, однако он оказался прав: именно вследствие изменения политического курса Александра III его наследником Николаем II Россия оказалась втянутой в русско-японскую войну и первую мировую войну ХХ века вопреки её собственным интересам.
Поводом к силовому подавлению Сербии послужило убийство 15/28 июня 1914 г. масонствующими сербскими национал-экстремистами наследника престола Австро-Венгрии в сербском городе Сараево , находившемся в те годы в составе Австро-Венгрии. За этим убийством, хотя убийца был подданный Австро-Венгрии, последовала серия ультиматумов Сербскому правительству, которые один за другим были приняты сербской стороной после её консультаций с Россией. Это было воспринято в Берлине и Вене, как выражение военной неготовности России и подтверждение правильности своей оценки её возможностей на конкретный момент времени. И соответственно Сербии был предъявлен последний ультиматум, в случае принятия которого Сербское государство практически переставало существовать, превратившись в город-государство под протекторатом Австро-Венгрии, а в случае отказа выполнить его требования — Австро-Венгрия угрожала перейти к военным действиям.

Комментариев нет:

Отправить комментарий